"Граф Амори - что за опереточное имя? Наверняка за ним скрывается какой-нибудь вымышленный персонаж или, на худой конец, вульгарный тип без малейшего вкуса. Еще графа Монте-Кристо, памятуя о его явной апокрифичности, можно было принять спокойно, но Амори? Это уж слишком..."
Так или приблизительно так может рассуждать читатель, столкнувшийся впервые с этим именем. Отчасти он будет прав: имя действительно страдает вульгарностью. Но скрытая за ним судьба удивительна
Таинственный граф Амори впервые предстал перед петербургской публикой в начале нашего века. Ипполит Павлович Рапгоф, который и был обладателем этого не совсем обычного псевдонима, родился тоже в столице, но куда раньше за год до отмены крепостного права, и отдал нашему городу большую часть своей жизни.
Он учился в петербургской Консерватории по классу фортепиано. Очевидно, столичные преподаватели показались недостаточно хороши: оттого брал уроки в Лейпциге и Париже. Закончив учение, основал в Петербурге вместе с братом Евгением, таким же ценителем музыки, "Высшие курсы фортепианной игры". Успех их предприятия был велик, и фамилия братьев стала весьма заметной в столичном музыкальном мире. Но недолго музыка играла в прежнем составе: через несколько лет родственники рассорились. Курсы остались навсегда "Музыкальными курсами Е. П. Рапгофа", а неутомимый Ипполит Павлович ввязался в соперничество с братом. Он возглавил частную музыкальную школу Ф. И. Руссо, которую вывел на высокий профессиональный уровень, отобрав при этом у брата некоторое количество учеников.
Таланты Ипполита Павловича заметил даже Рим: там его избрали членом Академии изящных искусств. В Петербурге тоже не дремали: педагогические курсы при Фребелевском обществе пригласили его на должность профессора. Правда, здесь он читал не музыкальный курс - психологию!
Перемены начались весьма неожиданно и вполне банально: в Петербург привезли первый граммофон. И Ипполит Павлович понял: за этим изобретением - будущее. Он решил своими бросить фортепиано и своими силами это будущее приблизить.
Чего он только не делал ради триумфа граммофона?! Ездил по всей России, читал лекции об этом чуде техники, открыл в Пассаже магазин грампластинок. А сколько сил отдал тому, чтобы убедить русских певцов впервые записаться на пластинки! Когда наконец самые податливые из знаменитостей сдались, Ипполит Павлович вывез их в Германию, в Ганновер, где на свой страх и риск устроил студийную запись. Чуть позже запись случилась уже и в Петербурге. В первой группе записавшихся на пластинки россиян были знаменитый баритон Иоаким Тартаков, известный тенор Гавриил Морской, другие любимцы столичной публики. Неудивительно, что напетые ими диски - первые в России! - пользовались немалым успехом, и дело распространения граммофона двинулось вперед семимильными шагами. Случилось это, кстати, ровно столетие назад.
Сам же Рапгоф как коммерсант уже заметный не преминул вступить в купеческое сословие, записавшись к 1902 году в первую гильдию. Граммофонные его заслуги современники и потомки оценили вполне: именно он, по единодушному мнению, сумел сломить недоверие публики к "механическому чревовещателю".
Но он, добившись уже победы, не знал покоя. Ипполита Павловича манила теперь литература.
Первые писания его были, конечно, о музыке. Но уже в те годы, когда он уговаривал и вывозил на запись певцов русской оперы, он состоял уже интервьюером "Петербургского листка". Был, выходит, в числе первых интервьюеров в России: тогда этот жанр только-только прививался в нашей печати и зачастую считался недостойным заграничным нововведением. От газеты - путь к книгам. В 1898 году явился столичным читателям некто доктор Фогпари (де Куоза): имя, под которым скрылся все тот же неутомимый Рапгоф. Доктор писал о "гигиене любви", размышлял о том, "как дожить до ста лет", учил магии, описывал рецепты вегетарианской кухни - словом, брался писать обо всем, что могло заинтересовать обывателя.
Следом за Фогпари (год уже 1904-й) вышел наконец на авансцену и сам Амори. Граф стал кумиром любителей бульварной литературы. Дебютировав в журнале "Свет" с романом "Тайны японского двора", он в дальнейшем писал по нескольку романов ежегодно. Кроме излюбленных авантюрных сюжетов это были и продолжения уже известных сочинений - арцыбашевского "Санина", купринской "Ямы", "Ключей счастья" Вербицкой. Каждый раз вокруг продолжений поднимался скандал, авторы кипятились - а книги разлетались, принося издателям немалый доход.
Первая мировая провела черту: Рапгоф, повсеместно уже известный как граф Амори, переехал на жительство в Москву. В старой столице он отдал дань другому чуду техники, не шедшему уже с граммофоном ни в какое сравнение: это было кино. Любовь была взаимной: по сценариям Амори сняли два десятка фильмов - таких же авантюрно-приключенческих, как его романы. Кое-что по мотивам Достоевского и Мопассана, кое-что об Азефе, о событиях 1905 года, которой Амори некогда посвятил целую книгу...
А затем были революции. И была последняя глава жизни - самая загадочная.
Документальных сведений о том, как и где умер Рапгоф-Амори, не существует. Есть лишь версия, основанная на опубликованных в Италии мемуарах. Как рассказывает современник, Амори в последний раз блеснул своими талантами в 1918 году. Во главе небольшого отряда он захватил тогда городское управление Ростова-на -Дону и объявил там анархическую республику. Через день столь причудливое государство было свергнуто, а его основателя расстреляли.
Не правда ли - подходящий финал для человека, всю жизнь примерявшего на себя разные маски и предпочевшего музыке авантюрные сюжеты бульварной литературы?
© Д.Шерих, 1996