"По пустынной парголовской дороге ехала в копяске не первой моподости женщина; она нагнала шедшего 16-летнего гимназиста, красота которого пленипа ее сразу. И вот она вылезла из коляски, приказала кучеру ехать домой, а сама пустилась ухаживать за гимназистом, завела его в лесок и предложипа ему насладиться ея объятиями. Тот добровольно отказался, тогда она силою свалила его на землю, полураздела его и себя и... Но юноша благим матом закричал, и разъяренная львица не заметила, как два-три мужика подоспели на крик и освободили невинного агнца..."
Рассказывая эту историю, Виктор Никитин, автор вышедшей в 1871 году книги "Жизнь заключенных", не скрывает удивления. Еще бы, ведь за годы существования знаменитой петербургской тюрьмы в Литовском замке эта "львица" оказалась единственной женщиной, попавшей в заключение по обвинению в "изнасиловании и растлении". Произошла эта небывалая история в 1866 году. А за что вообще попадали в Литовский замок? Статистика ставит на первое место бродяжничество и "неимение паспортов", эатем - "прошение милостыни", грабеж и разбой, конокрадство, поджоги, убийство. Были и экзотические обвинения: "за утруждение Государя Императора просьбами" больше тридцати человек в пять лет оказались узниками тюрьмы. Или такая статья: "праздношатательство"...
Что еще сообщает Никитин о Литовском замке? Тюрьма его состояла из 103 камер, в которых содержались 801 человек. Арестанты были разбиты на отделения (в зависимости от рода преступления) и жили по 10-20 человек в камере. Исключение составляли "благородные": они содержались по двое. Простолюдинов и благородных людей не только содержали, но и кормили по-разному: и нормы довольствия различались сильно, и даже порядок готовки пищи: для благородных готовили пищу "не более чем на 50 человек", а для простолюдинов - "не менее чем на 600 человек".
Работа заключенных длилась с утра до вечера, но... лишь четверть арестантов могли что-то делать - шить сапоги, шинели, делать папиросницы, готовить пищу, - а остальные проводилив время в безделье. Работать хотели все, но начальство удостаивало такой чести только совершивших "маловажные" преступления. Зато сам процесс работы был организован образцово; особенно забавен такой факт: "для лучшего же достижения тишины в мастерских - один из арестантов громогласно читает духовного содержания книги".
Режим в тюрьме Литовского замка был строгим. Правда, "прежде" (так говорит Никитин в 1871 году) было куда вольготнее, и арестанты сами передвигались внутри тюрьмы и определяли свой распорядок жизни. К 1871 году смотрители уже строго следили за соблюдением правил. А они запрещали: играть в карты и шашки, иметь в камерах чернила, бумагу и карандаш, петь, курить, "резвиться, проклинать, божиться, укорять друг друга, шумно разговаривать, хохотать".
Люди по-своему приноравливались к тюремной жизни. Вот один лишь пример: "Раз в неделю, по пятницах, арестанты допускались официально к арестанткам следующим порядком: заявляли, что хотят видеться якобы с родственницами. Каждому выдавался на лоскутке бумаги пропуск с обозначением имени женщины, и они отправлялись гурьбою на женскую половину, где пребывали с 2 до 5 часов дня, проводя это время в публичных, но столь интимных беседах, что в результате род человеческий размножался..."
Камеры и коридоры тюрьмы производили тягостное впечатление. "Воздух чрезвычайно тяжелый, везде пахнет сильною гнилостью, от непривычки захватывает даже дыхание... Карцеры наводят панический страх, производят потрясающее впечатление: они мрачны, совершенно почти лишены света... Ни нар, ни постельников в карьерах мы не видали, так что провинившиеся и сидят, и лежат на голом полу. Специалисты уверяли нас, что самый здоровый человек непременно умрет, если его запереть в карцер на 3-4 недели..." Опять же исключением были камеры благородных арестантов: столик и два простых табурета, две железные кровати, соломенные тюфяки, одеяла и подушки.
Как ни странно, и такая тюрьма многим была почти родной. "Мне, по привычке, и здесь хорошо. - ответила старушка-рецидивистка на вопрос, почему она не хочет жить в богадельне. - Я тут всякий уголок знаю, и меня все знают; строгости и в богадельнях такие же, как тут; кормят здесь нас лучше, чем в богадельнях. Так чего же я там, батюшка, не видала-то? Нешто таких же, как я, старух? Да я не уживусь с ними: сварливы больно, - а здесь то та, то другая что-нибудь расскажет, то новенькая прибудет за убивство примерно, таких речей наслушаешься, что дивишься смелости нонешняго народа".
Не все конечно, смотрели на тюрьму идиллически. Из Литовского замка бегали не однажды; вошел в легенду смелый побег некоего Бакова, совершенный им еще в 1860-е годы. Придя в оживленную залу свиданий, он ловко переоделся в припасенный "цивильный" костюм и уверенно вышел из тюрьмы, помахивая тросточкой... Помогло ему то, что за свиданиями тогда еще следили не слишком пристально. Да и позже на них могли переговариваться по-французски (тогда как смотрители языка этого не знали) и передавать нужную информацию...
© Д.Шерих, 1996